Любовь Крутицкая (Taiwana) Рассказы - Дискуссионный Клуб
Дискуссионный Клуб

 
Просмотров Просмотров: 48295  Ответов Ответов: 41  
Опции темы Опции просмотра
Старый 07.08.2011, 13:44 Автор темы   #1
Домовой
Неактивный
 
Аватар для Домовой
Посмотреть
По умолчанию Любовь Крутицкая (Taiwana) Рассказы

Босоножка
Рассвет над Бровками занялся тем серебристо розовым сиянием, какое на Новгородчине бывает только в конце марта, когда весна робко приближается к порогу, стучится, но зима еще не пускает. И уныние кругом от засидевшейся старухи-зимы: снег грязный, лежалый, деревья понурые, уставшие. И лишь на рассвете сердце радуется, и дышит душа, в предчувствии перемен.
Сережка проснулся на рассвете. Сквозь неплотную шторку увидел розовую полоску и подумал: «Все, сегодня решусь!»
В кухне уже чем-то грохотала Татьяна, мачеха, и Сережка с раздражением подумал, что сейчас начнется. А оно, и правда, началось.
- Сынок? Ты проснулся? – Татьяна приоткрыла дверь , просунула голову. – Чего рано-то?
- Не спится, - буркнул Сережка. И, раздражаясь почему-то от ласкового мачехиного тона, прибавил. – И не сынок я тебе.
Татьяна привычно опустила глаза и вышла.
***
Мамка умерла сколько? Лет шесть назад? Сережка никогда не помнил точно и считал, отталкиваясь от собственного возраста: мне сейчас 13, значит три года назад, теперь 16 – значит шесть…
Спустя два года как похоронили мамку, батя привел Татьяну, посадил в зале, сказал: «Сергей, привыкай. Будет с нами жить, как в деревне без бабы? Никак нельзя». Сергей привыкать не собирался, но открыто и не придирался к мачехе, на людях был вежлив, наедине равнодушен или раздражителен. Татьяна поначалу все вертелась вокруг, ухаживала, сюсюкала даже, потом перестала, лишь изредка смотрела с ненавистной парню нежностью и грустью. Сережка так решил: дотерпит, школу окончит, поступит в путягу, уйдет тогда. Но вот и школа уж почти год как окончена, в путягу не попал – в больнице валялся, а больше пока в деревне делать нечего. Тут Татьяна и принялась уговаривать, мол, шел бы к бате, вождению или еще чему поучился, чего зря сидеть? До лета далеко, поступать нескоро, а лишняя копейка в доме не помешает. Зачем Сережка «встал в позу», он, пожалуй, и сам не мог сказать… Ну вот чего она лезет, а? Воспитывает! Зудит все под ухом, бесит! И все ж так ласково, все сю-сю! Если б прикрикнула когда или подзатыльника дала, Сережка бы сразу ушел, ни минуты бы не остался. Но мачеха не кричала к его досаде.
Решение уехать созрело, когда пообщался он с заезжем питерцем. Ехал мужик в Окуловку зачем-то, да застрял в ноябрьской скользи дорог, батя его трактором вытягивал, а Сережка рядом крутился. Дело к ночи было, пустили заезжего ночевать. За столом батя с мужиком выпили по сто, разговорились, а Сережка слушал и наслушаться не мог! Нифига себе, какая там жизнь, зарплаты какие! Да и без опыта, без образования возьмут, на стройку ту же или еще куда. Размечтался Сережка о таинственном и счастливом городе Питере, правдами-неправдами скопил денег на первое время и стал ждать момента.
***
И настал момент.
За завтраком вдруг батя, молчавший до сих пор, стал дудеть в мачехину дудку, мол, сидишь сиднем, балбес великовозрастный…
Сережка фыркнул, бросился в комнату, схватил собранную загодя сумку и вылетел из дома.
Батя лишь недоуменно поглядел, а Татьяна вдруг рванулась за ним.
- Сережа, ты что? Куда ты?
- Да пошли вы все! Надоели! Я сам буду, в Питер поеду!
И бросился к шоссейке. Татьяна – как была – босиком и в халате – бежала за ним по липкому предательскому снегу, кричала что-то, но Сережка уже тормознул попутку, прыгнул в нее и лишь видел перекошенное белое лицо мачехи и беззвучно открывавшийся рот.
***
Водила довез парня до узловой Малой Вишеры. В Вишере Сергей прыгнул в электричку на Петербург. Пассажиров почти не было; он сел в конце вагона и стал смотреть в окно. Мелькали серые мартовские деревеньки , облезлые леса, лежалые сугробы… «Ну как в Бровках прям! Тоска одна» - думал парень. А серое все мелькало и мелькало, погружая в гипнотическую дрему… Сережка не заметил как уснул.
На Московском вокзале его растолкали менты и довольно грубо вывели, сонного, из вагона.
Сережка вышел на шумный запыленный проспект, огляделся. Ну и домищи! И шумно-то как, машины нервно сигналят в пробках, люди куда-то несутся… Сережка поозирался, приметил двух пацанов примерно одного с ним возраста, курящих в сторонке, подошел:
- Здорово, мужики, а что это за улица?
«Мужики» как-то странно переглянулись.
- Ну, Лиговка. А тебе куда, чувак?
- А, - замялся Сережка, - не знаю пока. Вот, приехал, на работу хочу устроиться. Дома достало все.
- Откуда будешь?
- Да с Бровок, с под Новгорода.
- Ну, раз с Бровок, - парни снова переглянулись, - тогда , считай приехал.
Новые знакомые представились Димоном и Саней. Сережка вдруг почувствовал себя таким значимым, важным – вот так, за здорово, понравился столичным. Долгих разговоров не сложилось, ребята обещали подсобить приезжему и предложили поехать на «Ломо». Какое еще «Ломо»? Он не знал, но согласился. Вот это и есть взрослая, настоящая жизнь, и он, Сережка, теперь сам себе хозяин.
***
«Ломо» оказалось станцией метро «Ломоносовская». Сережка, ни разу до того в метро не ездивший, крутил в руках непонятный жетон, потом долго пугался эскалатора, потом глазел, как маленький, по сторонам…
Наконец, ребята выбрались из подземного царства, вышли в город. Дома тут были попроще, не такие как в центре. Зато и воздух почище. Новые знакомые повели его куда-то дворами. Сережка потянул носом:
- А что тут? Река рядом?
- Река-а, - передразнил Димон, - да так, речка небольшая. Речка-говнотечка.
Они с Саней заржали, Сережка подхватил, а потом вдруг увидел…
Сильная, закованная в лед, но местами уже взламывающая его, непокорная Нева надвинулась на Сережку всей своей мощью. Он стоял на набережной, и в свете вечерних фонарей Нева казалась ему огромной дорогой без начала и конца, его, Сережкиной, новой дорогой… «Вот он, город мечты, - думал Сережка. – Вот она, моя счастливая жизнь»
- Ну, что? По водочке для сугрева?
Димон вытащил из-под куртки бутылку. Сережка, вообще-то, не пил никогда особо, так, с пацанами баловались пивком, но новая дорога и взрослая жизнь так закружили голову, что он не задумывался.
Пили из горла. Водка жгла до слез, мутила голову. Сережка поворачивался к Неве, вдыхал влажный воздух, цепляясь за перила, шел по набережной, и мысли становились легкими…
Стемнело совсем. Новые знакомые предложили прогуляться до парка на ул. Бабушкина, посидеть в беседке: «Посидим еще, а потом на ночлег тебя пристроим, новгородец»
Они прошлись по темной уже, но оживленной улице, свернули в тихий, еще заснеженный парк. Днем Сережа увидел бы сиротство и бесприютность, тяжелый, как похмелье, мрак рабочего района, который не развеется даже в самую солнечную погоду… Увидел бы и, может, даже подивился контрасту с картинным Невским. Но никакого Невского он не знал; он пришел в Город не тем путем, не той дорогой, зашел тайком с черного хода, как приходит бродяжка в господский дом, а неряшливый истопник сует ему мелкую монету и гонит, гонит побыстрее обратно, в серую сырость межсезонных петербуржских дворов…
***
В беседке обнаружилась бомжиха. Возраст ее определить было трудно, Сереже показалось, что бабка совсем. Бомжиха, видимо, страдала похмельем, потому что выпить не отказалась, а потом попросила еще. Димон и Саня не жадничали, водки давали. Пили молча, изредка перебрасываясь шутками «ниже пояса». Сережка сидел уже совсем соловый, оглушенный парковой теменью, голодом и усталостью. Он томился какой-то мутью, словно чувствовал, что происходит ненужное, лишнее; правда просилась наружу, но , подавляемая максимализмом юношества, тихо и грустно молчала.
- Ребят, может, пойдем? Вы обещали, что переночевать дадите?
- Что, малой, скопытился? Погоди, вот бабка нам заплатит, и пойдем.
- За что заплатит, ребята?
- Как за что? За бухло! Что думаешь, халявное бухло-то? Бабка, деньги-то есть? Настреляла за день?
Бомжиха ответила на удивление ровным голосом:
- Нет денег, ребятки, ни копейки нет.
Димон, старший и наглый, ухмыльнулся:
- Ну, пляши тогда, бабка, отрабатывай!
Схватил старуху за шкирку, вышвырнул из беседки и дал пинка. Старуха упала носом в снег, Димон еще раз пнул ее, потом пнул Саня… И тут Сережка не выдержал. С криком: «Да уймитесь вы, гады» он бросился между взлетающими ногами парней и бабкиной спиной, получил тут же в челюсть, потом еще и еще… Сознание уплывало, уплыло, Сережка уткнулся лицом в плотный, страшный снег и затих…
***
- Сыночек лежит, а матушка ждет, сыночек лежит, а матушка ищет…
Сережка открыл глаз. Один. Второй, почему-то, не открывался. Одним глазом он увидел перед собой босые ноги. Кто-то склонился над ним и гладил по голове. Он с трудом повернулся. Над ним стояла немолодая женщина в легком белом одеянии. И совершенно, абсолютно босая.
- Сыночек лежит. Глу-упенький.
- Вы кто?
- Тебе – никто, а люди Матреной кличут, Босоножкой. Вот и ты Босоножкой зови.
- Почему ты босая?
- А почто мне? Мне и так тепло.
- Так снег же, холодно…
- Меня Матушка с Батюшкой стерегут, мне не зябко. А тебя некому стеречь, от всех отбрехался. А матушка ждет, ищет, плачет…
- Да нет у меня никакой матушки, померла она! – Сережка поднялся и присел. – У меня мачеха-дура, да батя.
- А ты сердечко-то открой – вот и увидишь матушку, она тебя уж давно видит, а ты нет. Откроешь сердечко, дорожку правильную углядишь. Матушка и подсобит. А сейчас поспи, поспи… выспи зелье-то.
И женщина прикоснулась к мокрым Сережкинам вихрам, легко погладила, перекрестила, подула зачем-то в глаза… Он снова провалился в сон.
***
- Эй, парень! А ну вставай, замерзнешь!
Сережка открыл глаза, удивился – видит! Потянулся. Над ним стояла смутно знакомая тетка – вчерашняя бомжиха?
- Вставай, дурак, со снега-то. Я тут чаю принесла, погрейся.
На улице совсем рассвело. Бабка держала дымящийся пластиковый стакан – видимо, купила или выпросила в ближайшем ларьке. Сережка оглянулся. Сумки нигде не было. Следов вчерашних «друзей» тоже. Он пробежался по карманам – ни денег, ни документов. «Во, попал!» - и вдруг слезы хлынули водопадом. Бабка присела рядом и молчала. Когда он успокоился, сунула остывший чай и велела: «Рассказывай!»
И Сережка вдруг все ей рассказал. И про маму, и про мачеху-Татьяну, про побег, про город мечты – Питер… И что дурак он, и что домой хочет, и лучше Бровок родных нету! Бабка слушала, не перебивала.
- Домой тебе надо, вот, что. Денег чуть дам. На Московский не поедешь, пешком пойдешь до Сортировки, там лазейку покажу, мимо касс пролезешь и в вагон. Оттуда поезда на Вишеру ходят, от нее до Бровок своих доберешься как-нибудь. Вчера ты меня пожалел, сегодня я тебя… Эх, грехи наши тяжкие… ну, пошли.
И они пошли. По Бабушкина вышли на Ивановскую – позади молчала суровая Нева. Сережка оглянулся в последний раз – не поманит ли? Нет, не поманила. Царственно и чуть надменно дунула в спину ледяным ветром…
Шли долго. По дороге Сережка все мучительно вспоминал, потом спросил:
-А вот женщина еще была… ну, такая, босая и в белом. В глаза мне дула…
Бомжиха усмехнулась.
- Босая, говоришь? Так то Матронушка-Босоножка к тебе приходила, Матушка наша, заступница и покровительница. Могилка ж ее тут, недалеко, на Обуховской.
- Какая еще Босоножка?
- Матронушка! Что тебе говорила – все правда, все исполнится. Святая наша, сто лет жила, в 1911 году померла, всю жизнь босой ходила, оттого и Босоножка. Лечила, милость всякую оказывала. Царицу Александру уму-разуму учила. И тебя, видишь, дурака, спасла…
Сережка удивился начитанности бомжихи, но от усталости, от силы бешеного водоворота событий, в который его затянуло, спрашивать не стал…
На железнодорожную станцию Сортировочная они пришли примерно за час.
- Ну, все, парень, в путь. И ты не обижайся на Город. Ты пришел как кто? Как лавочник! Дверь ногой пнул, а так в Петербург не приходят. Вот Город тебя и выплюнул… Ну, с Богом.
Бабка ловко просунула его в лазейку, он выбрался на перрон, и вскоре поезд уносил его обратно на Новгородчину…
***
До Бровок Сережка добирался долго, мучительно. Побитое тело, голод давали о себе знать, все болело, ныло. И муторно было, и страшно: батя убьет. Но что-то изменилось в Сереже. Он почти с облегчением думал, что заслужил наказание и ожидал его, справедливого.
До деревни добрался рано утром. Чуть брезжил рассвет знакомой серебристо-розовой полоской. Сережка смотрел на рассветное небо, впервые остро ощущая любовь к родному дому. Он прокрался под окнами, в кухне горел ночник. Сережка увидел мачеху, сжимавшую зубами платок. По изможденному серому лицу ее текли редкие слезы, в руке Татьяна держала пузырек с корвалолом. Сережка прислонился лбом к стеклу и застыл. Он так нечеловечески устал, что сил двигаться больше не было.
Вдруг мачеха встрепенулась, подняла глаза…
«Мама, - одними губами прошептал Сережка. – Мама»
  Ответить с цитированием
 

Опции темы
Опции просмотра

Ваши права в разделе
Вы не можете создавать новые темы
Вы не можете отвечать в темах
Вы не можете прикреплять вложения
Вы не можете редактировать свои сообщения

BB коды Вкл.
Смайлы Вкл.
[IMG] код Вкл.
HTML код Выкл.

Быстрый переход

Похожие темы
Тема Автор Раздел Ответов Последнее сообщение
Клайв Льюис. Любовь. thorny35 Религия 3 09.06.2013 20:50
Народная любовь laylishna Политика и экономика 1 26.11.2012 00:18
Вера, Надежда, Любовь и Мать их София Taiwana Праздники и поздравления 2 30.09.2012 21:31
Шекспировские страсти или Право на любовь Aurora Курилка 17 20.03.2012 18:31


Loading...


Powered by vBulletin® Version 3.8.7
Copyright ©2000 - 2024, vBulletin Solutions, Inc. Перевод: zCarot
Лицензия зарегистрирована на: Forum-invalidov.RU Все права защищены.

Яндекс.Метрика Яндекс цитирования Техническая поддержка vBulletin
⇑ Наверх
⇓ Вниз
Страница сгенерирована за 0.98717 секунд, 68 запросов